За пятьсот дней оккупации Шлиссельбург оказался в руинах, был разрушен до основания. Судьбы жителей так же, как и города, были сломаны. После освобождения в Шлиссельбурге осталось лишь триста человек, на момент входа немецких  солдат в город эта цифра составляла шесть с половиной тысяч.

Постоянный гнет, страх, переходящий в панический ужас, голод, холод, болезни, отправка в лагеря смерти и на каторжные работы в Германию – вот будни шлиссельбуржцев того периода.

Население грабили, принуждали к работам, женщин насиловали и склоняли к сожительству, был введен комендантский час, малейшее неповиновение каралось расстрелом. Работа велась с восьми утра до часа дня, а в два уже надо было быть дома. За неповиновение – побои до полусмерти. Это лишь часть ужасной истории, которую написала для нашего города война.

Время идет, кто-то старается исказить события военных дней, но благодаря нашим ветеранам мы можем хоть отчасти представить, какой была в реальности война – не по книгам, фильмам, песням, а по живым рассказам. По рассказам из окопов, госпиталей, оккупации, из лагерей и с передовой.

На митинге были зачитаны отрывки воспоминаний жителей города, свидетелей оккупации, которые хранятся в Музее истории Шлиссельбурга. Они не попали в эвакуацию, они жили на передовой, в их дворах велись военные действия. Они видели войну каждый день.

Раиса Ивановна Дерябина:

– Вспоминаю, как мы убегали от немцев по Староладожскому каналу. Со стороны леса вылетали самолеты, а мы с братом притаились в воронке. Немцы шли по дороге сплошной стеной и стреляли очередью со словами: «Русь, выходи». У нас была только сумочка с сухарями, с ней мы дошли до Назии.

Надежда Николаевна Миронова:

– Мне было 15 лет. 6 сентября началась бомбежка: били по шлюзам, по городу из дальнобойных орудий. Мы строили окопы. С 7 на 8 сентября до Назии, как на демонстрацию, шли все: низом – солдаты, а верхом – гражданские. Я помогала на улице Затонной. Туда свозили пленных, было очень много школьников. Весь город горел, вокруг все было опутано проводами.

Валентина Семеновна Щедрина:

– В городе хаос. Ничего не убрано. Забирают солдат. Карточек еще не было. Немцы вошли в город. Многие из них были мокрые, они остановились обсушиться в нашем доме. Мы с мамой жили в землянке. Однажды немец подошел ко мне и на немецком стал просить, чтобы я подоила корову. Я ответила: «Вы и сами неплохо доите». Я не боялась уже ничего. А позже нам удалось уйти из города. Дошли до Мги, а дальше – куда глаза глядят. Шли 20 дней, хорошо, что с собой было мыло, мы его обменивали  на сухари.

Валентина Ивановна Пантелеева:

– Мы видели, как в Шлиссельбург входили немцы со стороны Синявино. Они заезжали по улице Кирова на мотоциклах с колясками. Мы тогда жили на этой улице в доме 25, у нас была немецкая овчарка. Немцам по дороге приглянулся наш дом, и они решили, что здесь будет их комендатура. Они прибили деревянную табличку, но, когда немец вернулся, она лежала на земле. Он хотел выстрелить за это в нашего отца, но овчарка мертвой хваткой вцепилась в шею немцу, и он погиб. А мы лишились любимого папы – за этот случай его забрали в концлагерь подо Мгой. Мама осталась с пятью детьми. По ночам собирали любую траву. Как-то нашли умершую лошадь, и мама приносила куски домой, потому что было невероятно голодно, а спустя время нас, более 500 детей от 3 до 14 лет, в товарных вагонах увезли в Вырицу. Наша мама работала санитаркой в концлагере. В Вырице за украденную корочку хлеба истязали так сильно, что кожа на теле лопалась, а позже сажали в железный бункер на 24 часа, но мы чудом выжили.

Нина Григорьевна Кожарская:

– Я помню, как танцевали перед немцами, нас заставляли. Мне было всего 6 лет. За это давали кусочек хлеба. Помню, так сильно пахло  курицей, и аромат сводил с ума. Зимой мы ушли из города, я была в красных туфлях и потеряла в снегу одну. Мама заматывала ножки в тряпку, и мы жили так какое-то время в лесу. Собирали мороженую картошку, кости находили, этим и питались. Мы выжили чудом.

Инф. и фото

Оксаны ЧЕРНИКОВОЙ